— Послушайте, господин Портос, — пробормотала прокурорша, чувствуя, что по сравнению с тем, как вели себя в то время самые знатные дамы, она действительно была виновата.

— Я, пожертвовавший ради вас баронессой де…

— Я знаю это.

— …графиней де…

— О господин Портос, пощадите меня!

— …герцогиней де…

— Господин Портос, будьте великодушны!

— Хорошо, сударыня, я умолкаю.

— Но ведь мой муж не хочет и слышать о ссуде.

— Госпожа Кокнар, — сказал Портос, — припомните первое письмо, которое вы мне написали и которое навсегда запечатлелось в моей памяти.

Прокурорша испустила глубокий вздох.

— Дело в том, что сумма, которую вы просили ссудить вам, право же, была слишком велика.

— Госпожа Кокнар, я отдал предпочтение вам. Стоило мне написать герцогине де… Я не назову её имени, потому что всегда забочусь о репутации женщины. Словом, стоило мне написать ей, и она тотчас прислала бы мне полторы тысячи.

Прокурорша пролила слезу.

— Господин Портос, — сказала она, — клянусь вам, что я жестоко наказана и что, если в будущем вы окажетесь в таком положении, вам стоит только обратиться ко мне!

— Как вам не стыдно, сударыня! — сказал Портос с притворным негодованием. — Прошу вас, не будем говорить о деньгах, это унизительно.

— Итак, вы больше не любите меня… — медленно и печально произнесла прокурорша.

Портос хранил величественное молчание.

— Увы, это ваш ответ, я понимаю его.

— Вспомните об оскорблении, которое вы нанесли мне, сударыня. Оно похоронено здесь, — сказал Портос, с силой прижимая руку к сердцу.

— Поверьте, я заглажу его, милый Портос!

— И о чём же я просил вас? — продолжал Портос, пожимая плечами с самым простодушным видом. — О займе, всего лишь о займе. В конце концов, я ведь не безрассуден, я знаю, что вы небогаты и что ваш муж выжимает из своих бедных истцов их последние жалкие экю. Другое дело, если бы вы были графиней, маркизой или герцогиней, — о, тогда ваш поступок был бы совершенно непростителен!

Прокурорша обиделась.

— Знайте, господин Портос, — возразила она, — что мой денежный сундук, хоть это всего лишь сундук прокурорши, быть может, набит гораздо туже, чем сундуки всех ваших разорившихся жеманниц!

— В таком случае, госпожа Кокнар, вы вдвойне оскорбили меня, — сказал Портос, высвободив свою руку из руки прокурорши, — ибо если вы богаты, то ваш отказ не имеет никакого оправдания.

— Когда я говорю «богата», не следует понимать мои слова буквально, — спохватилась прокурорша, видя, что слишком далеко зашла в пылу увлечения. — Я не то чтобы богата, но у меня есть средства.

— Вот что, сударыня, — сказал Портос, — прекратим этот разговор, прошу вас. Вы отреклись от меня? Всякая дружба между нами кончена!

— Неблагодарный!

— Ах, вы же ещё и недовольны! — сказал Портос.

— Идите к вашей прекрасной герцогине! Я больше не держу вас.

— Что ж, она, по-моему, очень недурна!

— Послушайте, господин Портос, в последний раз: вы ещё любите меня?

— Увы, сударыня, — сказал Портос самым печальным тоном, на какой он был способен, — когда мы выступим в поход, в котором, если верить моим предчувствиям, я буду убит…

— О, не говорите таких вещей! — вскричала прокурорша, разражаясь рыданиями.

— Что-то предсказывает мне это, — продолжал Портос, становясь всё печальнее и печальнее.

— Скажите лучше, что у вас новое любовное приключение.

— Нет, нет, я говорю искрение! Никакой новый предмет не интересует меня, и больше того — я чувствую, что здесь, в глубине моего сердца, меня всё ещё влечёт к вам. Но, как вам известно — а может быть, и неизвестно, — через две недели мы выступаем в этот роковой поход, и я буду страшно занят своей экипировкой. Придётся мне съездить к моим родным, в глубь Бретани, чтобы достать необходимую сумму… — Портос наблюдал последний поединок между любовью и скупостью. — И так как поместья герцогини, которую вы только что видели в церкви, — продолжал он, — расположены рядом с моими, то мы поедем вместе. Вы сами знаете, что путь всегда кажется гораздо короче, когда путешествуешь вдвоём.

— У вас, значит, нет друзей в Париже, господин Портос? — спросила прокурорша.

— Я думал, что есть, — ответил Портос, опять принимая грустный вид, — но теперь понял, что ошибался.

— У вас есть, есть друзья, господин Портос! — вскричала прокурорша, сама удивляясь своему порыву. — Приходите завтра к нам в дом. Вы — сын моей тётки и, следовательно, мой кузен. Вы приехали из Нуайона, из Пикардии. У вас в Париже несколько тяжб и нет стряпчего. Вы запомните всё это?

— Отлично запомню, сударыня.

— Приходите к обеду.

— Прекрасно!

— И смотрите не проболтайтесь, потому что мой муж очень проницателен, несмотря на свои семьдесят шесть лет.

— Семьдесят шесть лет! Чёрт возьми, отличный возраст! — сказал Портос.

— Вы хотите сказать: «преклонный возраст». Да, господин Портос, мой бедный муж может с минуты на минуту оставить меня вдовой, — продолжала прокурорша, бросая на Портоса многозначительный взгляд. — К счастью, согласно нашему брачному договору, всё имущество переходит к пережившему супругу.

— Полностью? — спросил Портос.

— Полностью.

— Вы, я вижу, предусмотрительная женщина, милая госпожа Кокнар! — сказал Портос, нежно пожимая руку прокурорши.

— Так мы помирились, милый господин Портос? — спросила она, жеманясь.

— На всю жизнь! — ответил Портос в том же тоне.

— Итак, до свиданья, мой изменник!

— До свиданья, моя ветреница!

— До завтра, мой ангел!

— До завтра, свет моей жизни!

XXX.

Миледи

Д'Артаньян незаметно последовал за миледи; он видел, как она села в карету, и слышал, как она приказала кучеру ехать в Сен-Жермен.

Бесполезно было бы пытаться пешком преследовать карету, уносимую парой сильных лошадей. Поэтому д'Артаньян отправился на улицу Феру.

На улице Сены он встретил Планше; тот стоял перед витриной кондитерской, с восторгом разглядывая сдобную булку самого аппетитного вида.

Д'Артаньян приказал ему оседлать двух лошадей из конюшни г-на де Тревиля — одну для него, д'Артаньяна, другую для самого Планше — и заехать за ним к Атосу. Г-н де Тревиль раз навсегда предоставил свои конюшни к услугам д'Артаньяна.

Планше направился на улицу Старой Голубятни, а д'Артаньян — на улицу Феру. Атос сидел дома и печально допивал одну из бутылок того отличного испанского вина, которое он привёз с собой из Пикардии. Он знаком приказал Гримо принести стакан для д'Артаньяна, и Гримо повиновался молча, как обычно.

Д'Артаньян рассказал Атосу всё, что произошло в церкви между Портосом и прокуроршей, и высказал предположение, что их товарищ находится на пути к приобретению экипировки.

— Что до меня, — сказал на это Атос, — то я совершенно спокоен: уж конечно, не женщины возьмут на себя расходы по моему снаряжению.

— А между тем, любезный Атос, ваша красота, благовоспитанность, знатное происхождение могли бы ранить стрелой амура любую принцессу или королеву.

— Как ещё молод этот д'Артаньян! — сказал Атос, пожимая плечами.

И он знаком приказал Гримо принести другую бутылку.

В эту минуту Планше скромно просунул голову в полуоткрытую дверь и сообщил своему господину, что лошади готовы.

— Какие лошади? — спросил Атос.

— Две лошади, которые господин де Тревиль одолжил мне для прогулки и на которых я собираюсь съездить в Сен-Жермен.

— А что вы будете делать в Сен-Жермене? — снова спросил Атос.

Тут д'Артаньян рассказал ему о встрече в церкви и о том, как он снова нашёл ту женщину, которая, подобно человеку в чёрном плаще и со шрамом у виска, постоянно занимала его мысли.

— Другими словами, вы влюблены в эту женщину, как прежде были влюблены в госпожу Бонасье, — сказал Атос и презрительно пожал плечами, как бы сожалея о человеческой слабости.